— Хрен тебе по всей морде. Возьми обычный советский устав и почитай обязанности начальника штаба батальона, полка. Начальнику штаба и больше никому!

— А это значит?..

— А это значит, м…ла (его передернуло от такого обращения), что ты загубил людей. Из-за тебя вас вырезали, как баранов. Почему тебя не тронули?

— Меня не было в лагере, — угрюмо ответил Модаев.

— Повезло тебе, м…ку, повезло!

— Учи устав, Сережа, учи, пригодится.

— Хотя, ты знаешь, раньше офицеры после такого ЧП знали, что делать.

— Что делать? В смысле?

Серега не врубался.

— Стрелялись раньше офицеры. Честь была офицерская замарана. Вот поэтому и стрелялись.

— Сами стреляетесь! — буркнул Серега и отвернулся от нас.

Весь оставшийся путь он не проронил ни слова, только курил. Прикуривал одну сигарету от другой, окурок бросал в дорожную пыль и напряженно всматривался в дорогу.

Наши конвоиры внимательно слушали нашу перебранку и были очень раздосадованы гибелью сослуживцев. Они что-то вполголоса обсуждали между собой, при этом очень выразительно смотрели на Серегу. Водитель, не проронивший за обе поездки ни слова, прислушивался к диалогу земляков и тоже выразительно смотрел на Модаева. В их взглядах не было любви. Только ненависть.

Нелегка ты доля предателя! От нас ушел, и здесь не ко двору пришелся! Был м…ком, м…ком и сдохнешь!

«Гуд бай, Америка!» Господи! Как надоела эта песня!

— Куда едем-то? — Витька был раздосадован, что не удалось ему попрощаться с Аидой. Зная его ершистый характер, я понял, что он нарывается на очередной скандал.

— Военная тайна, — буркнул недовольный Модаев.

— Сережа, ты идиот конченный! — Виктор взорвался. — Армяне, и те знают, где вы дислоцированы, а ты военную тайну корчишь! Тьфу! Бойцов своих тоже прикажешь обучать с завязанными глазами? Тьфу! Идиот!

— Кого-нибудь поймали? — спросил я.

— Нет.

— Так это может были местные армяне?

— Не знаю. Местных всех, вроде, выгнали.

— Ага, выгнали. Они далеко не уходили, вот и вырезали тех, кто их выгонял, выселял. Посеешь ветер — пожнешь бурю. Слышал об этом?

— Слышал, — недовольно проворчал Серега, всем своим видом показывая, что не хочет вести с нами беседу.

— Тем временем машина выбралась на Тбилисскую трассу и бодренько зарулила в сторону Гянжи. В одной больничной пижамке и босиком не чувствуешь себя комфортно, тем паче, что машина открыта всем ветрам. Мы теснее прижались друг к другу. Греемся. После часа езды я понял, куда нас везут.

— Витька, друг, а я ведь знаю, куда нас везут.

— И куда?

— Учебный центр, говоришь, Сережа? Финтишь, финтишь. В Герань он нас везет, в Герань. Я после свадьбы там в «Стекляшке» мебель покупал.

— Ого, а я и не думал, что они в Герани обоснуются. Шикарно, Сережа, шикарно. Как тебя, заморыша, туда пустили?

До всего этого «парада суверенитетов» в Герани располагался учебный полигон Гянжинской (Кировобадской) бригады ВДВ. Центр был образцовым. 4 директрисы для бронетехники. Всего одновременно там могли располагаться, не мешая друг другу, два полка. Было множество капитальных построек. Это и казармы, и медпункт, и штаб с клубом, и парк с боксами для техники, ПТО, столовая, стрельбища для различного вида вооружения.

Туда частенько возили московские комиссии, устраивали показательные занятия. Да и десантников там готовили — любо-дорого посмотреть.

Серега заинтересовано обернулся:

— Откуда узнал? Объясни.

— Первое. Исходя из показаний спидометра. До Гянжи далеко, до Герани близко. На трассе не всегда сейчас можно топливо достать, даже с автоматом. Второе. В Гянже, как я слышал, уже есть ваши Барбудосы со своим начальством. И им вонючего батальона, который режут армяне, не надо. Ну что, доходчиво объяснил? А про полигон знаю, потому что не сидел сиднем в П-18, а по своим связным делам пол-Азерстана протопал, а где и прополз на брюхе. Кабель ремонтировал, связь устанавливал, направления проверял. С людьми общался, знакомился. Вот так-то. Мольтке.

Через полчаса мы приехали к забору бывшей воинской части. На табличке, написанной акварельной полуразмытой краской на русском и азербайджанском языках, было написано, что это воинская часть народно-освободительной армии независимой республики Азербайджан. Проход и проезд запрещен. Стреляют без предупреждения. Жаль, что армянские диверсанты не с этой стороны заходили, а то бы не преминули захватить эту табличку. Цирк, да и только!

Одна створка ворот была открыта нараспашку. Через разбитое стекло на КПП было видно, как дежурный спит, положив голову на стол.

Мы с Витькой заржали во весь голос.

— И эта твоя организация службы, Сережа? Еще удивительно как весь батальон не вырезали, как свиней на бойне. Видно, мужики куда-то сильно торопились.

— Останови! — заорал Серега на водителя.

Тот ударил по тормозам так резко, что мы уткнулись в спины Сереги и водителя. Больно. Башка не зажила толком.

Взбешенный Серега выскочил из машины. Он подбежал к КПП, пинком открыл дверь и попытался ударить спящего дежурного. Но тот проснулся от грохота распахнутой двери, схватил автомат и наставил его на своего начальника штаба.

Серега заорал на него. Но орал испугано.

— Ты почему спишь?! — голос его дрожал от страха.

— Я не сплю! — дежурный мотал головой, прогоняя остатки сна. Автомат был по-прежнему направлен на Серегу.

— Классный дежурный! — я искренне веселился.

— Угроза НАТО! — добавил Витька.

— Не говори, армянские террористы укакуются от страха, лишь только услышат его могучий, всеразрушающий храп.

— Вы заткнетесь или нет! — это Серега нам.

Дежурный повернул голову в нашу сторону и заорал:

— Посторонним вход запрещен!

— Это со мной! — Серега начинал вновь злиться.

— А пропуска?

Тут уже грохнули от смеха не только мы, но и охрана, и безмолвный водитель.

— Я вас снимаю с наряда! — Серега начал вновь орать.

— Снимай!

Дежурному уже было лет под сорок, и видимо на всю эту войну он смотрел несколько иначе, чем начальник штаба. На его лице было написано, что положил он на своего начальника штаба, сопляка, с прибором.

Серега выскочил из КПП, хлопнув дверью, и бросил водителю:

— К штабу!

— Крутой ты командир, Сережа! Прямо как Чапаев!

— Ничего, сейчас с комбатом познакомитесь, я посмотрю, как вы запоете!

Часть пятая

— Если он такой же, как его подчиненные, то конечно! Только имей в виду, что мы не певцы и не жополизы, в отличие от тебя!

— О командирах судят по выучке его подчиненных. Наверное, так оно и есть.

Тем временем мы поехали через плац, что в нормальной части никому бы и в голову не пришло! Плац, если не святое место, то по крайней мере, его уважают. По плацу, как правило, передвигаются либо строевым шагом, либо бегом. На машине передвигаются только на самом большом плацу — Красной площади.

Серега даже ухом не повел, что поперлись через плац на машине.

Мы остановились у двухэтажного здания штаба бывшего батальона материального обеспечения. Поднялись на второй этаж. И в самой части, и на плацу, и перед штабом, да и внутри штаба был бардак: кучи мусора, испражнения, выбитые стекла. Но непохоже, что часть брали с боем. Не было следов борьбы, перестрелки.

Мы как были — в больничных пижамах, халатах и босиком, так и продолжали ходить, тщательно обходя камни, стекла. Охрана плелась сзади, было видно, что здесь они тоже впервые.

Серега оставил нас перед дверью с надписью «командир части». Здесь же в приемной сидели два телохранителя командира. Серега, прежде чем войти, отдал им свой автомат и пистолет. Те даже не сказали ни слова. Зато с нашими охранниками-конвоирами-телохранителями они очень тепло поздоровались, обнялись, поцеловались, и начали что-то громко обсуждать, эмоционально жестикулируя. Гладя на нас, они что-то спросили, сначала громко рассмеялись, но после того, как им что-то сказали, они замолчали и в упор рассматривали нас как диковинных зверей. В глазах светился неподдельный интерес.